«Не ожидал, что на Эвересте так тяжело»

Жизнь нашего собеседника пару недель назад изменилась кардинальным образом. Рашид Гаджиясулов совершил восхождение на самую высокую точку мира — вершину горы Эверест (8848 метров) — и в свои 48 лет оказался первым из дагестанцев, кому это удалось. И началось: внимание властей и журналистов, многочисленные поздравления и приглашения на мероприятия… Рашид признается, что не привык к этому. В это несложно поверить, ведь до 16 мая он не был известным человеком. Теперь о нем в Дагестане знают и школьники, и даже санитарки в медучреждении, где он залечивает последствия недавнего экстремального путешествия.

«Не думал быть первым»

— Пальцев на ногах не чувствовал после восхождения, — рассказывает Гаджиясулов, лежа под капельницей (ничего страшного, стандартные процедуры. Первая часть разговора проходила утром того же дня в редакции «Нового дела», куда Рашид пришел без посторонней помощи. Позже к нам присоединился и его родственник Шамиль Асхабов, который в первые дни после восхождения делился с нами и нашими читателями информацией, получая, в свою очередь, сообщения от украинской альпинистки Татьяны Яловчак). — Я и ног не чувствовал при спуске, они не слушались меня в конце пути. На следующий день после восхождения подняться не мог, лежал, как труп. Здесь, в Махачкале, диагностировали износ нервных окончаний. Сейчас они восстанавливаются. Уже иду на поправку. И печень немного беспокоила. Видимо, из-за полученных нагрузок. А с давлением все отлично. У восходителей, если конечности не отморозят, со здоровьем обычно все в порядке.

Я-то рассчитывал поездом вернуться из тех краев. Вышло бы дольше, но успел бы восстановиться. Но в Дагестане такой ажиотаж возник по поводу моего восхождения! Конечно, поездом мне ехать не позволили, посадили на самолет. Мне такой теплый прием здесь устроили, с телевидением! Я в приятном шоке.

— Совершили бы восхождение на Эверест, имея нынешний опыт, зная обо всех трудностях?

— Я столько читал, столько готовился, но на самом деле не ожидал, что так трудно будет. Эти последние 500 метров до вершины на пределе возможностей за счет выносливости и мотивации добил.

— Во время восхождения не посещала мысль: «Зачем мне это надо?!»

— Было такое, когда становилось трудно. Но потом вспоминал, что столько пройдено… Я же последние два-три года постоянно тренировался: у меня была мечта — оказаться на вершине Эвереста. Но я при этом не гонялся за тем, чтобы непременно стать первым дагестанцем, взошедшим на эту гору. Это была мечта просто для себя.

Я до этого побывал на нескольких вершинах. На Казбеке, на Эльбрусе. Понял, что мне это нравится. Есть у меня один друг — двукратный «эверестовец» Абдул-Халим Эльмезов. Он живет у Эльбруса, у него своя гостиница, я частенько бываю там. Он давно подкалывал меня: «Дагестан отстает. Даешь Эверест!». Шутки шутками, но стимул он мне дал. У Чечни нет такого человека, у Карачаево-Черкесии нет. Только альпинисты из Северной Осетии и Кабардино-Балкарии поднимались на Эверест. Со мной восходил ингуш. Вся Ингушетия ликовала по поводу его достижения. Сам президент региона на 25-летие республики его отправил на это восхождение. Мне финансово помогли братья: двоюродные Гаджиясуловы и троюродные Пайзулаевы. Они владеют детским клубом «Мадагаскар», сетью заправок «Ликойл». Кроме того, я работаю в Фонде социального страхования республики. Это очень дорогое мне учреждение, у меня в трудовой книжке одна запись… Горжусь, что там работаю. Помимо флага Дагестана на вершине Эвереста я развернул флаги моих спонсоров — «Ликойла», «Мадагаскара» — и Фонда соцстрахования.

«Просил Эверест пустить меня»

— Когда вы начали заниматься альпинизмом?

— Лет пять назад. Я ведь родился в селении Хучада Шамильского района, которое на высоте 2000 метров. Есть у нас там гора Хабирох. Карабкаясь по ней, можно было развить необычайную ловкость и избавиться от всякого страха перед высотой. Городские не могут на эту гору взобраться. А мы, хучадинцы, как тибетские шерпы (представители этой народности живут у Эвереста и выступают носильщиками при экспедициях на вершину. — «НД»), бегали в детстве, и нам нипочем. Видимо, где-то в памяти организма это осталось. И когда мы с братьями поднимались к целебным источникам Джилы-Су в Кабардино-Балкарии, мои спутники, добравшись до места, двигаться не могли, а я с легкостью, как будто это рядовая прогулка, перенес это расстояние, да еще и спускался без проблем.

На следующий год после этого я поднялся на Эльбрус. Это для меня было похоже на прогулку по парку. В тот же год побывал на Шалбуздаге, взял туда сына Мухаммада, спокойно взобрался. Вот после серии таких восхождений я понял, что не зря в детстве по горам бродил, присматривая за коровами, баранами.

Идея с восхождением на Эверест созрела после неудачной попытки покорить в 2014 году семитысячник Хан-Тенгри на границе Киргизии и Казахстана. Я туда после Эльбруса поехал с таким настроем, что эти горы «не почувствую». И там я понял, что с горами шутить нельзя. До вершины оставалось 200 метров, и я отстал от группы. Хотел, был готов «на зубах» продолжить восхождение, но меня остановили: был уже полдень. В горах такой закон — после полудня не восходить. Если до этого времени до вершины не добрался — возвращайся. Многие несчастные случаи происходят как раз с теми, кто нарушает это правило и продолжает восхождение после 12.

Ситуация на Хан-Тенгри избавила меня от несерьезности в отношении гор. До этого я не тренировался. А с тех пор стал много читать, вышел на украинского альпиниста Виктора Бобка, который руководил множеством экспедиций, пять раз побывал на вершине Эвереста.

Два года я готовился. Тренировался на Эльбрусе. На специальных лыжах (скитур) шел вверх. Люди по «канатке» туда взбираются, а я — на лыжах. Так я готовил «функционалку». А тут, в Дагестане, совершал пробежки по утрам, раз-два в месяц в поселке Дубки по выходным взбирался на горы с утяжелителями, с рюкзаком. Не частил с этим, а то можно в выжатый лимон превратиться. Бобок научил меня, как тренироваться.

И в 2016 году я поднялся на семитысячник Пик Ленина. После этого Бобок, который был гидом той нашей экспедиции, сказал: «Судя по «Ленину», ты готов к Эвересту».

Повезло, что повстречался с таким профессионалом, как Виктор. Кому попало я не мог довериться, это же риск. Гора опасна, она может и не пустить тебя к себе. Или не отпустить… У меня четверо детей, жить-то хочется.

— А у вас возникало ощущение, что гора «решает», пустить или не пустить?

— Да, мне Бобок тоже внушал: «Разговаривай с горой, чтобы она тебя пустила, чтобы погоду не испортила». Он не разрешает говорить: «Покорил гору». На гору восходят. Только так, с уважением. В каждом лагере наши шерпы-тибетцы совершали обряды, чтобы гора нас пустила. Они такой народ — очень суеверный, консервативный. Китайцы огромные деньги вкладывают в Тибет, а люди тамошние продолжают жить как жили — очень бедно, отстало, не моются и постоянно совершают обряды. Они живут на 5000 метров, на этой высоте людям жить нельзя — кислорода не хватает, но они живут. На 4500 метрах у них школы для детей.

«Кто хочет жить — вниз!»

— Почему выбрали май для восхождения на Эверест?

— Это единственный месяц, когда пускают на вершину. Сейчас там уже муссон, снег. Май — единственное «окно» в году, когда еще можно взойти. Осенью уже туристы ходят просто посмотреть на гору, восхождение же в эту пору крайне опасно, потому что погода становится окончательно непредсказуемой.

— Сколько времени заняло восхождение?

— Месяц шла акклиматизация. В основном проходишь ее в базовом лагере, расположенном на высоте 5200 метров. Добравшись до этого базового лагеря, ты четыре дня проводишь там, привыкаешь к высоте. До него, кстати, ездит автотранспорт, выше — уже нет, там яков используют. Неподготовленный человек на этой высоте за сутки погибнет, если ничего не предпринять.

На пятый день пребывания в базовом лагере мы поднимаемся на высоту 5800 метров. Ночуем там, спускаемся на 5200. И дальше уже идет череда восхождений и спусков на определенные отметки для акклиматизации с непременными паузами в несколько дней: 6400 метров (передовой базовый лагерь «АВС») — 5200 — 7000 — 5200. Затем из базового лагеря спускаешься на 4200, чтобы перед финальным штурмом обогатить клетки и кости кислородом. Два дня провели там, а 10 мая начали восхождение. Поднялись на 5200, два дня переждали, забрались выше — на 5800, переждали сутки, чтобы не давать нагрузку, потом на 6400, проводим на этой высоте двое суток. С 6400 яков уже задействовать невозможно. Вес нужно рассчитывать по граммам. Потому что выше ты уже свое тело с трудом тащишь, не говоря о каком-то грузе. Нас в группе было пятеро. И еще пять шерпов (горцев-носильщиков). Мы носим только свой кислородный баллон, который используем. Шерпы несут запас. Они идут с нами до конца — до вершины и вниз. Несчастные случаи главным образом происходят с теми, кто идет без шерпов, а следовательно, без запасов кислорода. Я был свидетелем бескислородного восхождения румына Хория (Колибашану. — «НД»). Это кошмар! Он шел один, без шерпа, без кислорода. Такие восходители акклиматизируются там не в течение месяца, а живут, как шерпы, по полгода: организм готовят. Для румына это был третий восьмитысячник, на который он совершил бескислородное восхождение.

До 6400 метров мы идем, помогая себе лыжными палочками. А после 6800 — всё, вечная мерзлота: бросаешь палочки, начинается «жумарная» работа (жумар — механический зажим для подъема по веревке, вертикальным перилам. — «НД»). До самой вершины эти веревки провешены — по 20—40 метров длиной. На 7000 метров мы надеваем кислородные маски и дальше уже ночуем только в них. 7700 — еще один лагерь, где проводим одну ночь. Заключительный штурмовой лагерь — на высоте 8300. В нем ты уже не ночуешь. Поднимаешься к нему до полудня и до девяти вечера отдыхаешь. На такой высоте уже совершенно нет аппетита. Выше 6200 чаем со «Сникерсами» и вареньем питались. Украинцы сало ели. А я курдюк забыл (смеется). В весе много потерял при восхождении на Эверест. У меня 73 килограмма весу было, когда я прилетел в Махачкалу после всего. Это при моих обычных 85 кг…

В девять часов вечера 15 мая начался основной штурм — восхождение на вершину. Шли ночью, при свете фонариков. Погода там очень непредсказуемая — мы поймали благоприятное «окно». В пять утра были на вершине. Как раз солнце выглянуло, мы успели поднять свои флаги. И столько труда было вложено, чтобы подняться на эту вершину, но провести на ней удалось только 15 минут. Руководитель нашей группы Виктор Бобок стал кричать: «Кто хочет остаться в живых — вниз!».

Надо было в течение того же дня спуститься до отметки в 6400 метров, чтобы выжить. Кислород был уже на исходе. Заключительный непрерывный бросок — подъем на вершину и спуск на 6400 — занял 25 часов. То есть в девять вечера мы начали заключительный этап восхождения, а в десять вечера следующего дня я был уже в лагере.

Когда спускались, на высоте 8500 наткнулись на человека, у которого кончился кислород. Он умирал, был неадекватен, бредил на английском. В этой ситуации помогать ему было рискованно. Причем для всей группы. Но мы помогли. Один из нашей группы — Кирилл Люляев — даже поделился с ним кислородом (Бобок поскандалил с ним из-за этого: Кириллу самому могло не хватить). Найденному в итоге удалось выжить, спуститься своими силами в лагерь, насколько мне известно.

Своеобразным символом нашей экспедиции был ребенок Кирилла Люляева. У малыша синдром Дауна. И все, что делает, Кирилл посвящает ему. 38-летний Люляев — удивительный парень, талантливый автор, успешный бизнесмен, восходитель, который покорил все семь высочайших вершин на всех континентах. Почитайте у него на странице в «Фейсбуке», как он замечательно пишет о нашем восхождении. Там по минутам все эти наши 45 дней пребывания расписаны. Он был мотором нашей экспедиции.

Четыре трупа на дороге

— Информация о вашем восхождении распространилась раньше, чем вы успели спуститься. Как так получилось?

— У шерпов бывают рации с собой. Они сообщили менеджеру нашей группы «Ветер свободы» Татьяне Стукаловой. Она распространила эту информацию, когда мы были еще на вершине. Спуск — очень опасная часть экспедиции, согласно мировой статистике на Эвересте в основном погибают при спуске. Ты же уставший уже, теряешь концентрацию. Одна ошибка — и полетишь в пропасть. И когда, спустившись, я позвонил, чтобы сообщить, что все в порядке и больше нет реального риска для жизни, мне родные говорят: «Да мы уже с утра ликуем здесь, узнав, что ты на вершине». Я их поругал: «Неправильно делали! Самое главное — спуск».

— Какие ощущения на вершине Эвереста?

— У меня до сих пор эйфория. Не все четко осознаю. Я еще даже не все фотографии, видео с вершины просмотрел. Как во сне воспоминания с вершины. После кислородного голодания какие-то моменты стираются из памяти. Бобок, к примеру, после своего прошлогоднего восхождения не мог вспомнить пароль от квартиры.

Сейчас мне потихонечку какие-то фрагменты начинают вспоминаться. Окружающие семитысячники оттуда казались карликовыми вершинами. Я, конечно, ожидал побыть там подольше, но Виктор нас торопил. Мы едва успели развернуть флаги. Когда делал один из снимков с флагом, я снял кислородную маску. Без нее, если даже стоишь без движения, и то не хватает кислорода. Если рукой пошевельнешь — совсем тяжело. Насладиться моментом времени не было. Жизнь важнее.

— Говорят, путь к вершине Эвереста буквально усеян телами погибших альпинистов. Вы сталкивались с ними?

— Там сейчас порядка 200 трупов. И каждый год их число увеличивается. Я во время восхождения по сторонам особо не смотрел, но все равно четыре трупа прямо на дороге попались, чуть ли не перешагивать их пришлось. Отметку в 8500 метров, вы, наверное, знаете, угадывают в том числе по одному известному ориентиру — по трупу, а вернее, по зеленым ботинкам на нем. Он все еще лежит там. Правда, я его не видел. Ветром нанесло щебня, который скрыл от глаз эти яркие ботинки.

Ты себя самого еле волочёшь, конечно, речи не может быть о том, чтобы взяться спускать чье-то тело. На маршруте с непальской стороны чуть ли не каждый день летальные случаи. Там все гораздо хуже обустроено, постоянная лавиноопасность. В фильме 2016 года «Эверест» как раз показывается восхождение с южной, непальской, стороны. А с северной стороны, как в нашем случае, по хребту идешь, так безопаснее.

— А есть возможность пробраться на вершину, минуя контроль?

— Там очень строгий паспортный контроль. «Пермит» (от английского permit — разрешение, лицензия, пропуск, путевка. — «НД») стоит 10 тысяч долларов. Пока ты эти деньги в бюджет Китая не заплатишь, к веревкам на вершину тебя не допустят. Там же и аккуратный официальный статистический учет восходителей ведется. Мое имя уже внесли в число покорителей Эвереста. Из стран бывшего СССР и государств, образовавшихся после его распада, на вершине побывали порядка 180 человек, а со всего мира — более 4 тысяч, начиная с 1924 года. Я, честно говоря, думал, что из СНГ больше «эверестовцев», удивлен этой цифрой.

— О восхождении на Эверест снято немало художественных фильмов. Какой из них наиболее реалистичен?

— Вот тот фильм, о котором я упомянул, — очень реалистичен. В других какие-то фантазии встречаются, например в «Вертикальном пределе». Если вы хотите составить хоть какое-то представление о том, на что это похоже — восхождение на Эверест, посоветовал бы не смотреть другие фильмы, кроме «Эвереста» 2016 года.

— Кстати, судя по нему, на Эвересте случаются пробки на проложенных маршрутах и даже драки из-за этого. Сейчас это по-прежнему актуально?

— В наши дни ситуация в этом смысле даже хуже, чем была в те годы, о которых рассказывается в фильме. Но Виктор Бобок «живет» на Эвересте. Он и с погодой угадал, и, в чем нам повезло, на заторы не нарвались. Хотя в прошлом году он со своей группой полтора часа «стоял» из-за пробки.

«Родным сказал, что на Эльбрусе»

— Наверное, самый ответственный отрезок — когда по веревкам взбираешься и должен методично защелкивать жумары. Тут ошибаться нельзя совсем, как саперам. Прежде чем переместить жумар, ты должен снять страховку и соединить ее со следующим креплением. Последовательность должна соблюдаться строго. Ты ни на секунду не должен оставаться без крепления. Снимешь жумар без закрепленной страховки, неожиданное дуновение ветерка — и ты ушел в двухкилометровую пропасть…

Я наловчился и практически со скоростью шерпов защелкивался. А китайцы, индусы в этом смысле, как правило, страшно медлительны. На вершине мы их не встретили. А вот до отметки в 7700 метров заторы из-за них происходили. И как же мы нервничали! Никак же обойти нельзя — все на одной веревке висим. Я в какой-то момент не выдержал и обошел одного индуса (рельеф позволял), сняв страховку. Это было на высоте до 7700. К счастью, в «зоне смерти», выше 8300 метров, мы на таких не наткнулись.

Возмущает, что китайцы такие деньги берут за «пермит» и качественно не вешают эти веревки. Веревки-то новые, а крепления — «жидкие». Смотрю в одном месте — крепление шатается. А у нас на этой веревке десять человек висели!

Еще и ветер. Он же тебя начинает «носить». Я слышал, что, когда один человек восходил, — нормально восходил, кислорода хватало, — на высоте 8500 его ветром сдуло с твердой поверхности. Страховочный трос — чуть больше метра. Считайте, его на эту длину скинуло, и он поломал ноги. Его оставили умирать. На такой высоте каждый сам за себя. Ни одной ошибки нельзя допустить. Я этот случай вспоминал там и думал: лишь бы не свалиться, не получить травму, не остаться там…

— А семья ваша в курсе была, где вы находились, когда покоряли Эверест?

— Единицы знали. Жена жаловалась, что уже с ума сходит от беспокойства, когда мы еще были в лагере. Объяснял ей с Тибета, что я не маленький. Отец, который не хотел слышать о моем восхождении даже на Эльбрус («Только через мой труп!»), успокоился лишь тогда, когда его поздравлять начали. А так, он и другие родственники стопроцентно не пустили бы меня. Я им все это время говорил, что нахожусь на Эльбрусе.

— Участие в экспедиции на Эверест недешево. Говорят, стоимость восхождения исчисляется десятками тысяч долларов.

— Я заплатил руководителю экспедиции 30 тысяч долларов. Это как раз нижняя планка бюджета, за меньшую сумму вряд ли удастся нормальное восхождение. Из них 10 тысяч он заплатил за «пермит» для меня. Как он распорядился остальными деньгами, я не в курсе. Это уже его дело: проживание, услуги поваров в базовых лагерях, шерпы тоже денег стоят.

Верхний порог бюджета — 55 тысяч долларов. Это не считая снаряжения.

— То есть вы, по сути, восходили в режиме «эконом»?

— Можно и так сказать. На других альпинистах была дорогая одежда. Там же каждые пять минут температура может меняться. То минус 30, то плюс 20. У меня не было дорогих вещей, одевался, как капуста. Потел. И для меня было мучением раздеваться в жару, одеваться при холоде. Боялся, что заболею. Горло-то я надежно укутал. А ноги у меня мерзли все 45 дней пребывания там. Ночами до утра не спал — не мог согреть ноги. У товарищей было оборудование и снаряжение, этих проблем они не испытывали.

Я был упакован для восхождения до 7000 метров, я ж до этого на Эльбрус ходил, определенное снаряжение было. А вот комбинезона и ботинок для восхождения выше этой отметки у меня не было. С этим Бобок помог: покупать не пришлось, мне как бы напрокат их дали. Он знал, что мне придется экономить, предлагал заранее попытаться обратиться к дагестанским властям за помощью. Тогда я этого не понимал, сейчас понимаю: мог бы рассчитывать на такую помощь. Мне грех жаловаться в этом смысле. Чуть ли не у трапа самолета в Махачкале мне «Тойоту Камри» подарили самой новой модификации и лучшей комплектации. Такая два миллиона рублей стоит. Несколько человек скинулись на нее, плюс «Тойота Центр» «доложил» от себя недостававшую сумму. Мне так и не удалось выяснить, кто конкретно скидывался. Не сказали, сколько ни выпытывал. Для меня это огромный подарок! У меня же работа в Махачкале, а живу я в Кизилюрте. Постоянно надо ездить из одного города в другой.

Меня, кстати, и в Москве, куда я прилетел из Китая, замечательно встретили Евгений Козорезов и Курбан Курбанов. Еще забавно так поприветствовали. Я мимо проходил, не ожидая, что меня кто-то встречает. А один из них произнес: «Хасавюрт, два человека…». Узнав, что я прилетаю, они бросили все свои дела, дождались в аэропорту, сопроводили в другой аэропорт Внуково, откуда я вылетал в Махачкалу.

Я вообще не ожидал, что меня так здорово встретят и в Дагестане. Но здесь приняли не хуже, чем в Ингушетии своего земляка. Отдельное спасибо руководителям санатория «Тарнаир» Магомеду Юсуповичу и Али Ибрагимовичу. В Интернете столько поздравлений! Меня на руках носят. Я в аэропорту Махачкалы, выступая перед встречающими, сказал от всего сердца, что это наша общая победа, что посвящаю ее всем дагестанцам и своей семье.