Саид Ниналалов: «Дикие девяностые и сытые нулевые годы в Дагестане дали свои плоды»

Учёный, предприниматель, писатель Саид Ниналалов даёт честную и жёсткую оценку переменам, произошедшим в Дагестане в последние 25 лет, и рассказывает, как и почему взялся за перо.

— Каким был Дагестан в Ваши детские и подростковые годы?

— Я родился в 1964 году в Махачкале. Это был спокойный тихий южный город с заводами, фабриками, вузами. Каждый второй горожанин был русский, но деления на нации не было. Дома говорили на своём языке (до трёх лет я русского языка не знал), на улице — по-русски. До сих пор я не знаю национальности всех моих одноклассников.

Я кубачинец, представитель малой непризнанной национальности, на нашем языке говорят только в двух сёлах Дагестана — в Кубачи и Сулевкенте. Кубачи известно ювелирным промыслом, Сулевкент — гончарным. Никогда не забуду, как в первом классе делали перекличку и спрашивали всех детей — кто какой нации. Когда я ответил «кубачинец», Нонна Евгеньевна, моя первая учительница, ответила: «Нет такой нации». Я заплакал — так было обидно: «Я есть, а моей нации нет». Сегодня я работаю над тем, чтобы кубачинскую нацию выделили как отдельный этнос, не считали наш язык диалектом даргинского языка, который близок к нашему, но, всё-таки, другой. Наше село мастеров находится в окружении даргинских сёл, но это село уникально благодаря обычаям, обрядам и, особенно тому, что в нашем селе в каждом доме занимались промыслом: в старину изготавливали кольчуги, холодное оружие, в XIX веке — украшения, в XX–XXI веках — столовое серебро.

Моё детство прошло в самое мирное и спокойное время, которое сейчас называют застойным. Тёплый, добрый, солнечный город. Папа — декан строительного факультета вуза, мама домохозяйка, нас четверо: сестра, я и два брата-близнеца. Самый младший брат родился в середине 70-х.

Советский Союз. Всё заранее предопределено. Октябрёнок, пионер, комсомолец, коммунист. Школьник, студент, учёный-физик. До 1991 года всё так и шло. Лучший ученик в классе. Лучший студент потока в Дагестанском политехническом институте. Мама не пустила меня поступать в Московский физико-технический институт: «Ты у меня мягкий, тебя в Москве любая девушка окрутит». Видимо, из-за малочисленности нашей нации и уникальности кубачинского промысла, в те годы родители не женили детей на девушках другой нации и не выдавали дочерей за «чужих». Опять же покойная мама говорила: «Ты можешь взять замуж девушку любой нации, если она кубачинка».

1985 год — после окончания института с красным дипломом — армия. Откосить от неё в голову не приходило. Не только потому, что могут посчитать неполноценным, просто для молодого человека не пойти в армию, не отдать долг Родине было каким-то позором.

С 1987 года после демобилизации из армии я пошёл на работу в Дагестанский филиал Академии наук СССР, прошёл путь от инженера до научного сотрудника. С 1988 по 1992 год преподавал программирование в политехе. В 1989–1991 годах вместе с братьями работал и в первом в Дагестане совместном предприятии «Энергоинформатика».

Летом 1990 года, за год до Ельцина и всей его камарильи, видя, что творится с Коммунистической партией, перестройкой, страной, мы всей семьей — папа, я братья-близнецы, сдали свои партийные билеты.

Летом 1991 года в Киеве в Институте металлофизики АН Украинской СССР, в последние месяцы СССР, я защитил диссертацию и стал кандидатом физико-математических наук.

— Что сейчас изменилось: люди, быт, традиции? 

— Дикие девяностые и сытые нулевые годы в Дагестане дали свои плоды. Полное уничтожение промышленности. Сельское хозяйство — виноградарство — успели уничтожить Горбачёв с Лигачёвым в 80-е годы.

Массовый отток интеллигенции — евреев, русских. Отъезд учёных, преподавателей, квалифицированных рабочих. Национальные, скорее, националистические движения. Всплеск религиозности, вспышки ваххабитских настроений, отделение некоторых сёл от государственной власти («на этой территории действует шариат»). Война в соседней Чечне, экономическая блокада Дагестана. Грабежи поездов Москва-Махачкала на чеченской территории. Повсеместное строительство мечетей.

Параллельно с отъездом русской интеллигенции возвращение дагестанцев — нефтяников, ювелиров, интеллигенции и рабочих — из ближнего зарубежья — Средней Азии, Казахстана. Начало отъезда из городов Дагестана интеллигенции — этнических дагестанцев. Массовый наплыв в города горцев. Если в советское время горцы становились горожанами, шаг за шагом втягивались в городскую жизнь, становились частью городской среды, учились многому у русских, то сегодня махачкалинцы-неофиты несут в город с собой среду сельскую, свои обычаи и обряды. Махачкала из 300-тысячного города превратилась в агломерацию с более чем миллионом жителей, с хаотичной застройкой, с бардаком на улицах, в большую мусорную яму. Этому способствовали и жадные донельзя чиновники, которые распродавали и распродают всё — тротуары, парки, скверы. Сегодня в городе есть места, где жилые многоэтажные дома находятся в трёх метрах друг от друга, АЗС — в метре от жилых домов.

Что такое пробки на дорогах, мы до последних лет не знали. По генеральному плану города, рассчитанного максимум на 500 тысяч жителей, в 70-е годы в нём были построены широкие улицы, с дополнительными полосами. Сегодня эти дополнительные полосы во многих местах уничтожены, застроены. И в некоторых местах улицы стали похожи на бутылочное горлышко, место перманентной пробки.

В города Дагестана наплывают не самые лучшие представители молодёжи, которых в горах как-то тормозили обычаи и горские понятия, а в городе, на свободе, эти обычаи и принципы легко забываются. Вольному — воля. И город превращается в большой полудикий аул. Некоторую часть перемалывают вузы, в которых вырастает определённого рода интеллигенция. Но этого очень мало. Учитывая, что в Дагестане каждый третий моложе 20 лет, можно понять, что новые горожане даже не знают, что такое городская жизнь, что такое современная среда, что такое порядок и чистота.

— Как в Дагестане течёт время?

— Дагестан большой и разный. В Махачкале время не течёт — оно летит не хуже московского. Утром, выходя на работу, не всегда знаешь¸ где тебя застанет ночь. Вся молодёжь «на суете», а что за суета, какие у них движения, не ведаешь. Зачастую потому, что у самого тысяча дел, большая часть которых вообще тебе не нужна.

А выедешь в горы — тишина и спокойствие, размеренная спокойная жизнь, где всё расписано и спланировано заранее, и день завтрашний сильно не будет отличаться от сегодняшнего. В Кубачи, например, люди заняты серебряным производством, творчеством, а «служенье муз не терпит» той же самой «суеты».

— Каждый писатель имеет свои сильные и слабые стороны. Что бы Вы назвали самым сильным, а что — слабым в своём творчестве и как это сформировалось? 

— То, что я делаю, я не называл бы творчеством. Это работа над собой, работа над текстом, поиски смыслов. Это тяжёлый и не всегда благодарный труд. Когда ты с головой уходишь в свой текст, и когда текст захватывает тебя, получаешь особое удовольствие, особый драйв, который трудно объяснить, передать словами.

Я не изобрету велосипед, наверное, но у меня своя манера работать над текстом. Во-первых, все вокруг должны спать, я могу работать только ночью, в тишине. Мне это нужно для того, чтобы выбрать время и место для своего рассказа, поднять полог и нырнуть туда, увидеть своих героев, среди которых есть и только что придуманные мною, прорисовать их лица и характеры, и послушать их, поговорить с ними. Их рассказы я переливаю в текст. Бывает, что они перебивают друг друга, по-разному трактуют одни и те же события, но на то и работа писателя, чтобы выбрать самое лучшее, самое интересное для меня и, может быть, для читателя, и самое, может быть, правдивое. К утру я заканчиваю очередной эпизод длинной истории и выныриваю, выбираюсь из-под полога. И затем два-три дня герои этого рассказа, свежеописанного эпизода меня преследуют: «Ты не рассказал это и то! Зачем ты про меня так сказал, я вообще не похож!»

Слабого в моём творчестве очень и очень много: я не умею писать начало рассказа. Для того, чтобы войти в это время, мне нужно вспомнить о правителях «той эпохи», о том, что происходило в стране, а может быть и в Дагестане в то время. Наверное, нельзя сравнивать, но я пытаюсь, как Виктор Гюго, несколькими фразами обозначить год и время, когда происходит действие, дать почувствовать запах того времени, того момента, завести туда читателей.

Я мало работаю над подробностями природы, над описаниями людей. Мне кажется, что достаточно двух-трёх фраз, чтобы описать ранее солнечное утро в горах, или летнюю грозу в Москве. И несколько штрихов, чтобы представить героя или героиню моего рассказа.

Огромный минус — нехватка фантазии, чтобы сочинить полноценный большой роман с множеством придуманных героев. Есть несколько завязок, идей, мыслей. Но я слишком привязан к документальности, к историям в стиле нон-фикшн. Вещь, которую я хочу написать, не должна говорить о конкретных людях — чиновниках и бандитах, имена которых на слуху. Надо писать в духе «Декады» Семёна Липкина и дагестанских романов Юлии Латыниной.

Сильные стороны? Я их не знаю. Читатели, с которыми я встречаюсь, говорят, что мои рассказы читаются на одном дыхании. Многие вечером открывали мои небольшие книжки и к утру дочитывали, не отрываясь.

— Вы из творческой семьи?

— Наверное, из творческой, но не литературной. Творчество в крови каждого кубачинца. Папа, будучи деканом строительного факультета политеха — самого большого факультета вуза, имел множество рабочих обязанностей и очень мало свободного времени. Приходя домой после долгого рабочего дня, он сам садился гравировать изделия из серебра, и нас, троих старших сыновей, учил этому искусству, но на медных пластинках. И только в старших классах разрешил работать на серебре.

— Насколько была в почёте литература в вашей семье?

— Культ книги в семье был всегда. Библиотека всемирной литературы, собрания сочинений Гоголя, Тургенева, Лермонтова, великих классиков были в доме всегда. Были книги и дагестанских поэтов и писателей — Расула Гамзатова, нашего Ахмедхана Абу-Бакара, Эффенди Капиева, Мусы Магомедова и многих других. Книги не просто стояли в шкафу, их читал и папа, немного читала и мама, и много запоем читали мы.

Я научился читать в пять лет, и с того времени не расстаюсь с книгами Сегодня в моей библиотеке около 12 тысяч книг, много классики, фантастики, современных авторов. До сих пор из командировок привожу книги…

— На каких авторах Вы росли?

— Мои любимые авторы раннего детства: Аркадий Гайдар, Виктор Драгунский, Виктор Голявкин, Лев Кассиль. Его «Кондуит и Швамбранию» я читал и перечитывал множество раз. Потом пришло время Вениамина Каверина, Александра Беляева, Виктора Железникова, братьев Стругацких, Станислава Лема. И, уже в старших классах, Виктор Гюго, Чарльз Диккенс, Оноре Бальзак, Фёдор Достоевский, «Братья Карамазовы» которого уводили незнамо куда, и, конечно, по-моему, самый-самый-самый Михаил Лермонтов. Его «Герой нашего времени» — лучшая книга всех времен и народов.

Говорить об авторах, которых люблю и читаю сегодня, можно бесконечно. Наши — ранний Виктор Пелевин, Олег Гладов, Дмитрий Липскеров, Михаил Елизаров, Андрей Геласимов, Аня Старобинец, Захар Прилепин. Не наши — классики и современники — Джон Голсуорси, Джозеф Хеллер, Томас Вулф, Рю Мураками, Ю Несбё, Питер Хёг. Вообще о чтении и о книгах я могу говорить очень долго. Например, писатели советского времени Виль Липатов, Владимир Тендряков, Виктор Солоухин, Вениамин Каверин, Константин Паустовский, Фазиль Искандер, Булат Окуджава, Юрий Коваль. Каждый из них невероятно велик.

— Кто ваши любимые литературные герои?

— Мои любимые герои — Йоссариан, сверхчеловерх из «Поправки-22» Джозефа Хеллера, и Джоржд Уэббер, главный герой «Домой возврата нет» Томаса Вулфа.

— Когда Вы задумали своё первое произведение? Как отнеслась семья к Вашему делу?

— Я не писатель, я читатель — как в анекдоте. В год прочитывал и прочитываю от 30 до 150 книг. В свободные дни (в последние годы таких дней нет) дохожу до 500 страниц. Всегда на столе три-четыре книги в процессе чтения. Читаю в дороге, за едой, везде. И я всю жизнь удивлялся, откуда авторы берут сюжеты? Специально, конечно, исследованием не занимался, но лёгкое непонимание всегда было: как авторы придумывают сюжеты. И только попав в 2012 году в тюрьму и прочитав в лагерном карантине роман «Домой возврата нет» Томаса Вулфа, понял, что сюжетом может быть собственная жизнь. Главный герой мечется, переживает, ищет себя, но он описывает собственную жизнь, собственные метания, собственные боли и радости.

Если бы не моя сложная судьба — бизнес, кризисы, падения и новые взлёты, похищение и освобождение брата, уголовное преследование, тюрьма, я никогда не стал бы писать.

В исправительной колонии ИК-7 в поселке Тюбе недалеко от Махачкалы, куда меня определило тюремное начальство, в лагере для «первоходок» я устроился на работу в библиотеку. «Затянул с воли» в лагерь компьютер, якобы для учёта книг, добыл модем и зажил собственной жизнью. Много раз меня обыскивали, забирали модемы и телефоны, которые заключённые не должны иметь, покупал и «затягивал» новые, так и жил, сидя в «одноклассниках» и в фейсбуке.

Со мной в лагере сидели пятеро ребят, которые были осуждены по так называемому делу «Манежки». Послушав их историю, почитав тома их уголовного дела, благо оно было у одного из ребят на руках, я обратился к известному молодому автору Марине Ахмедовой с идеей, чтобы она написала реальную историю того, как всё происходило. Что в этом деле нет национальной подоплеки, что футбол этих ребят ничем не греет и что убийство Егора Свиродова к ним никакого отношения не имеет. Я буду собирать по её поручениям информацию, опрашивать ребят. А она будет писать документальную повесть. Другая сторона этой истории находится «на воле», с ними она сама может связаться.

Марина посоветовала мне начать писать самому. А для начала описать собственно жизнь в тюрьме, она-де будет редактировать. А потом можно будет перейти и к этой истории. Так появились «Записки из кавказской тюрьмы», которые публиковались на сайте журнала «Русский репортёр». Всего вышло шесть эпизодов из моей тюремной жизни.

Параллельно с этим в дагестанской газете «Свободная республика» появилась статья о моей истории Теймура Абдуллаева в серии «Городские легенды». Там рассказывалось о том времени, когда я начинал бизнес. Я узнал о себе много хорошего… Через несколько дней я связался с Теймуром и рассказал ему одну историю, случившуюся незадолго до моего ареста. Он предложил — напиши, мы опубликуем в газете. Так появился короткий рассказ «Случайная встреча». Над текстом гораздо больше, чем я, работала моя жена Жемилат Ибрагимова, которая в журналистике с начала нулевых годов. Помогала на первых порах Светлана Анохина — известный журналист. Газета — еженедельник. Через неделю мы выдали на-гора вторую историю, затем третью, и пошло-поехало. В какой-то момент Жемилат сказала: «Всё, пиши теперь сам, думаю, что ты справишься». И начал писать сам. Конечно, готовые рассказы она смотрит, редактирует, подсказывает. Но это уже мои личные тексты.

— Ваши книги «Жесть» и «Жесть-2» наделали немало шума. Эти произведения полностью автобиографичны или всё-таки это художественная литература?

— Книгу издавать — у меня не было и мысли. Ко мне в тюрьму приехали знакомые только по фейсбуку издатель и археолог Рабадан Магомедов и историк Патимат Тахнаева с предложением собрать все мои рассказы, истории, эпизоды в одну книгу. Так появилась «Жесть. Хроника нашего времени». Предисловие к книге написала Алиса Ганиева.

В выборе эпизодов для книги, вообще в работе над книгой мне помогали друзья. Ольга Трофимова, главный редактор издательства «Петербургское востоковедение» очень много для меня сделала. Магомед Дибиров — автор картины на обложке книги. Коллаж из его работ украшает и вторую книгу. Иллюстрации в тексте к ней сделал молодой художник Мурад Халилов.

В «Жести» много автобиографического, истории из детства, о становлении бизнеса моей семьи, о том, как мы искали похищенного брата. Выдуманных историй нет. Что-то из жизни Дагестана 90-х годов, что-то из московских событий. Самое главное — в книге упоминаются конкретные имена, и не все показаны с лучшей стороны. За без малого четыре года, которые я нахожусь на свободе, ни один человек не подошёл ко мне и не предъявил обвинения во лжи.

Однако издание книги «Жесть. Хроника нашего времени» вызвало не самые лучшие для меня последствия в тюрьме. В книге было три эпизода из лагерной жизни. Вертухаи и зэки узнали в ней себя. Охранители — работники УФСИНа увидели в ней попрание основ лагерного режима и раскрытие того, как живёт тюрьма, как взаимодействуют режимники, блатные и тюремный джамаат. УФСИНовцы потребовали уничтожить в тираже книги страницы с лагерными рассказами. Меня «подтянули» к положенцу, где 10 смотрящих избили меня, сломав руку и ребра. Несколько дней я лежал без сознания, мои родственники не знали, что со мной произошло, почему я не на связи.

Через полгода после освобождения вышла вторая моя книга «Жесть-2. Герои нашего времени». В ней больше историй не из моей жизни, больше героев и «антигероев». Она где-то мягче, где-то легче, и в ней нет той злости, той ненависти, как в первой. Для себя я считаю, что это повесть или роман о жизни в эпизодах. Каждое событие в книгах привязано к конкретной дате и к конкретному месту. Предисловие ко второй книге написал Денис Драгунский, за что я ему очень благодарен.

— Ваши книги достаточно знамениты в России. Вы задумывались об экранизации книг «Жесть», «Жесть-2»?

— Мои книги были напечатаны издательским домом «МавраевЪ», названным Рабаданом Магомедовым по фамилии первого издателя дореволюционного Дагестана. Они были изданы маленьким тиражом в тысячу экземпляров и распространялись только через один магазин «Арбат-медиа» в Махачкале, и на книжных ярмарках «Тарки-Тау». Книг не осталось. Я для себя чудом сохранил по экземпляру.

Не думаю, что мои книги знамениты в России. Они выставлялись на нескольких презентациях в Москве, где опять же присутствовали в основном представители дагестанской диаспоры. О книгах хорошо отзывались те московские авторы и критики, до кого доходили их экземпляры.

По поводу экранизации книг ко мне несколько раз обращались дагестанские москвичи. И фильм «Жесть» будет создан, если я переформатирую тексты в сценарий. Для меня драматургия, работа над сценариями — незнакомое дело, пока немного боюсь.

— Для какой аудитории Вы пишете?

— Я пишу о том, что волнует меня. Я пишу историю новейшего времени. Я хочу обнажить и показать всё то, что происходило в России, в Дагестане. Как оказалась тонка оболочка светского человека, и как легко открывается в нём скотское, грязное, жадное. Не для того, чтобы упиваться всей этой мерзостью, а чтобы это осталось в памяти. Кому — назиданием, кому — плохим примером. Чтобы такое не повторилось. Чтобы не повторилась война в Чечне, чтобы не повторились похищения людей, чтобы люди знали, что можно жить и красиво, и богато не за счёт жизней и бед других.

Сегодня во многих средствах массовой информации, в социальных сетях возвеличивают «героев» 90-х годов. Я хочу показать их такими, какими они были. Где они проявляли невероятное благородство, а где поступали не по-человечески. Эту историю буду писать не один я. Я буду приглашать для работы бизнесменов, учёных, деятелей культуры — участников и свидетелей тех событий. Буду пытаться делать полную картину, вынимать из копилки истории ключевые события, благодаря которым мы находимся там, где сейчас находимся — по сути в безвременье…

— Как в Дагестане относятся к правам женщины? Часто журналисты муссируют тему «обречённой горянки». Что скажете Вы?

— Тема прав женщин муссируется журналистами, ищущими возможность прославиться, они пытаются показать себя правозащитниками, специалистами по гендерным вопросам. Отдельные нехорошие случаи, которые могут произойти в любом регионе России, они возводят в системную проблему Дагестана.

Я не буду сравнивать положение женщин в центральной России и в Дагестане. Горянки имеют и в семьях, и в обществе немалое влияние, пример тому — недавняя попытка выдвижения в Президенты России жены дагестанского муфтия — мусульманского лидера региона — Айны Гамзатовой.

О правах женщин в Дагестане лучше всего вам скажет «Конституция горца» Расула Гамзатова. Когда вы приедете в Дагестан, вы увидите, что многие стереотипы о нашей горной республике придуманы журналистами, которые ищут, где погорячее и поострее, а если не находят, то придумывают.

— Вы живёте в Дагестане, а пишете на русском языке. Насколько география влияет на писательский менталитет?

— Я до трёх лет не разговаривал по-русски, а в пять лет уже читал «Правду» и «Известия». В шесть я пошёл в обычную городскую русскую школу. Кубачинский же язык стал письменным только в начале 90-х годов, когда появилась первая книга на кубачинском языке профессора-медика кубачинца Ибрагима Шамова «Малла Ситтала хабарте» — «Рассказы о Молле Насреддине». В 1997 году мы с моим папой издали первый кубачинский букварь нашего учителя Наби Саидова-Аккута.

Русский язык с тех самых пяти лет стал для меня родным и, наверное, главным языком. И поэтому я думаю и пишу по-русски. В Дагестане более 30 коренных народов, каждый имеет свой язык, и русский — единственный язык для межнационального общения.

География? Сегодня открыт весь мир. Я двадцать лет курсировал между Москвой и Махачкалой, много раз по работе ездил в Италию. Конечно, мне легче всего писать о Дагестане, создавать собственную Йокнапатофу. Я гораздо больше знаю о родном маленьком мирке. Но и всё остальное, весь мир для меня, да и для любого другого пишущего, открыт. Будет сюжет — будет и история. Конечно, я не буду писать детективы из американской жизни, я буду говорить о том, что знаю, помню и люблю. О том, что я могу изучить, увидеть фактуру, понять для себя и поднять тему.

— В чём нуждается современная русская литература? Каких ныне живущих писателей стоит читать, на кого есть надежда?

— В читателях. Судя по результатам последней книжной ярмарки «Non/fiction», начинается постепенный рост читательского спроса. Интерес к бумажной книге стабилизировался и начал немного расти, а электронная книга давно имеет массового читателя. А читатель книгу увидит, если она действительно хороша, и если она в доступности — в магазине по соседству, на сайте, где её можно купить в бумажном или в электронном виде.

Современных писателей я уже называл. Кроме названных, добавлю тех, кого считаю для себя читать обязательным: это Денис Драгунский, Алексей Слаповский, Олег Гладов, Татьяна Толстая, Наринэ Абгарян, Эргали Гер, Георгий Зотов, Леонид Юзефович, Роман Арбитман. Список можно и нужно продолжить теми авторами, книги которых рекомендует Константин Мильчин на сайте «Горький», и Галина Юзефович. Но за ними я не успеваю, стараюсь находить книги тех, кого они оба уж очень настоятельно рекомендуют.

— Насколько тяжело пробиться современному прозаику в России?

— Одному автору помогает публикация на сайте proza.ru или в социальной сети. Другому — толстые литературные журналы. Третьему — активная пропаганда его в средствах массовой информации.

Если в его текстах первые читатели увидят что-то интересное, то сарафанное радио может довести до «небожителей» — до, например, Татьяны Толстой. Спустится она с Олимпа, скажет в пространство несколько слов царственным тоном, и считай, что ты в «дамках» — тебя услышали. Немаловажно, чтобы известный литературный критик заинтересовался твоим текстом и нашёл время его пролистать. Начнёт действительно читать — и опять тебе повезло.

Да, очень важна удача. Но, в первую очередь, нужен хороший материал, текст, история, фабула, сюжет, идея. То, за что зацепится глаз читателя. То, что заставит его перевернуть страницу и продолжить чтение.

— Вы верите в реальную силу литературных агентов или на сегодняшний день это устаревшее понятие? Автор пробивается сам?

— Среди моих друзей есть известные авторы, которые сами продвигают собственные книги, выставляют на конкурсы, пиарят в социальных сетях, и их книги мало-помалу продаются. Есть авторы, имена которых и так на слуху. Заканчивая одну книгу, и сдавая в ждущее её с нетерпением издательство, они садятся за следующую. Как говорят, работа Виктора Пелевина с издательством «Эксмо» расписана более, чем на 10 лет.

Для тех же, кто не хочет или не может заниматься самопиаром, нужен литературный агент. У меня, например, работа отнимает очень много времени, и я хотел бы переложить вопросы переиздания моих книг, подготовки и издания новых — на литературного агента. Лично мне нужен человек, с которым я советовался бы даже по поводу сюжета. Но такого пока нет. Скоро три года, как моя книга «Дети гор», где собраны опубликованные и новые рассказы, лежит в одном московском издательстве, но мне самому не хочется теребить редактора издательства, это работа пока не найденного мною литературного агента.

— Что бы Вы посоветовали начинающим авторам? Где им искать помощь и поддержку?

— Начинающим авторам — читать и писать. Учиться у великих, учиться у старших, учиться у сверстников, учиться у молодых. Двигаться, ездить по стране, изучать людей. Искать сюжеты, темы, идеи. И опять — читать и писать.

Принимать участие в разных конкурсах, благо сейчас не нужно отправлять тексты почтой. Участвовать в форумах молодых писателей. Та работа, которую делает фонд Сергея Филатова для молодых авторов, неоценима. Я видел работу фонда прошедшим летом в Домбае, куда приглашена была моя жена Жемилат Ибрагимова с романом «Узы». Три дня литературного марафона дали очень много полезного двадцати молодым авторам из всех регионов Северного Кавказа. Кстати, рассказы и стихи каждого из них мы включили во второй альманах «Кавказский экспресс-2017».

Есть ещё один момент, о котором обязательно надо сказать. Успех в родной республике не обязательно приведёт к успеху по всей России. Для нас, кавказцев, почему-то в постсоветское время особенно высокий барьер. Нужно обладать какими-то особыми свойствами, чтобы этот барьер перепрыгнуть. Российскую известность получают из современных авторов единицы. Для москвичей мы являемся далёкой провинциальной, периферийной, да ещё и «нерусской» литературой, хоть и написанной на русском языке. У меня нет рецептов, как этот барьер преодолеть. Разве только особо яркими, неожиданными, интересными текстами.

— Чем Вы занимаетесь помимо литературы?

— Скоро три года как я учёный секретарь Института проблем геотермии Дагестанского научного центра Российской Академии наук. Институт занимается исследованием подземных горячих вод, а также разработкой и внедрением альтернативной энергетики — солнечных батарей и коллекторов, ветряных электростанций, малых гидроэлектростанций, биогазовых установок.

В моём ведении разработка, подготовка и, самое главное, сдача в вышестоящую инстанцию планов научной работы, отчётов и множества текущих бумаг. Федеральное агентство научных организаций, которому мы подчинены, превратило научную работу в парад отчётов. Каждый год мы должны увеличивать количество публикаций, каждый год у нас должно расти количество молодых сотрудников. Очень много абсурдных решений, с которыми нам приходится работать.

Работаю над докторской диссертацией — изучаю экономику альтернативной энергетики Северного Кавказа, разрабатываю предложения по её внедрению в регионах России.

Кроме того, являюсь членом экспертного совета при Антитеррористической комиссии Дагестана. Пожив в тюрьме — в лагере с представителями салафитов, я видел, как обычные воры и наркоманы подсаживаются на религиозную волну, а потом, после освобождения, убивая и взрывая правоохранителей, погибают сами. И я знаю, как из обычных людей получаются непримиримые враги светской власти. Поэтому я публикую научные и публицистические статьи по информационной борьбе с идеологией религиозного экстремизма и терроризма.

С 2014 года — года моего освобождения — активный участник оргкомитета дагестанской книжной ярмарки «Тарки-Тау» — детища моего друга, писателя, художника, журналиста Марата Гаджиева. В 2016 и в 2017 годах мы издали два выпуска альманаха «Кавказский экспресс», куда вошли рассказы, стихи, воспоминания, письма, картины, фотографии, рисунки наших друзей не только с Кавказа, но из разных регионов страны и стран мира.

С конца 2016 года группа инициативных махачкалинцев и каспийчан «#ГородНаш», куда вхожу и я, борется с незаконной застройкой, с уничтожителями парков города. Нам удалось добиться отмены строительства музея «Россия — моя история» и переноса его в недостроенное с конца 90-х годов здание спортивного комплекса. У нас получилось запретить строительство храма Александра Невского на берегу озера «Ак-Гёль».

С Маратом Гаджиевым мы открыли издательство «Кавказский экспресс», где уже выпустили книгу — буклет работ известного дагестанского-кубачинского ювелира Алибега Куртаева. В этом году начинаем работу над серией книг «Кубачинская бибилиотека», куда первыми войдут: книга Николая Бакланова «Дагестанские златокузнецы», не переиздававшаяся с 1926 года, и маленький оригинальный альбом рисунков Бориса Войцеховского, где описан аул Кубачи.

И, конечно же, пишу, пишу и пишу. Статьи в еженедельник «МК в Дагестане», материалы для сайта нашего института, научные работы.

— Над чем Вы сейчас работаете?

— Летом 2015 года мы с Жемилат и историком Бигрузи Сулеймановым подготовили большой красочный альбом «Балхар — аул гончаров», где рассказали о другом дагестанском ауле промыслов. Женщины Балхара третий век заняты изготовлением глиняных кувшинов, ваз, игрушек, которые до советской эпохи были необходимой частью домашнего обихода горцев Дагестана. В советское время балхарские изделия потеряли утилитарное значение и стали предметом интерьера, экзотическими украшениями дома.

Сегодня мы с Жемилат работаем над серией книг «Знаменитые аулы Дагестана». Уже готовы к изданию маленькие альбомы «Балхар» и «Кубачи», затем последуют книги о других центрах народных художественных промыслов.

Близок к завершению большой альбом, который будет состоять из трёх книг — «Ювелирное искусство Дагестана», разделённых по датам: первый том — «с древних времен до Октябрьской революции», второй — «Советское время», третий — «Современность».

Заканчиваю отдельную повесть, где будет рассказано почти всё, что мне удалось узнать о похищении моего брата, о том, кто заказал, как происходило похищение. Одни участники этого жесточайшего преступления давно убиты за нехорошие делишки, другие получили большие сроки, а третьи живут и здравствуют — кто за границей, кто со звездой «Героя России». Повесть написана по-другому, все события произойдут в вымышленном регионе России — маленьком, горном и очень гордом.

Продолжаю серию рассказов, из которых состояли обе «Жести». В каком виде будет новая книга — пока не скажу, потому что не знаю.

Потихоньку собираю материал о времени Шамиля. Хочу описать эти годы без прикрас, без преувеличений и метафор, без восторга и ненависти. Хочу показать Имама Шамиля таким, каким его знали участники Кавказской войны. Мой герой будет кубачинцем, который не участвует в самой войне, но становится свидетелем многих событий, так как он успевает торговать своим оружием и в русском, и в горском стане. Хочу понять для себя и рассказать, почему 25 лет маленькая горная страна с неисчислимыми жертвами боролась за свободу против огромной вымуштрованной современной армии.

Есть ещё тема сёл Дагестана, которые в 1944 году не были репрессированы, но их жителей точно так же¸ как ингушей и чеченцев, заставили в полчаса собраться и идти на чеченскую землю. Такие села, как Сулевкент, в конце концов, сохранились на равнине, в Хасавюртовском районе Дагестана. А маленькие сёла — Амузги, Кала-Корейш исчезли с лица земли. От Кала-Корейша остались одни развалины и могила шейха, а в Амузги не так давно умерла последняя жительница… Я опять же очень медленно пишу историю семьи, как она была выселена в 1944 году, через какие лишения прошла, добираясь в Чечню, как она вернулась обратно в Дагестан, в каком селении она осталась, и как жила дальше.

Планов, наверное, чересчур много. Но у меня сильное желание сделать всё это, компенсировав все те годы, в которые и не думал, что стану литератором, что буду поверять свои мысли бумаге…

Ниналалов Саид Ахмедханович — писатель, редактор. Автор книг «Жесть. Хроника нашего времени», «Жесть-2. Герои нашего времени», «Балхар. Аул гончаров».

Родился 27 июня 1964 года в г. Махачкале.

Лауреат конкурса СМИ Северного Кавказа 2016 года за лучшую статью о науке, лауреат конкурса СМИ 2016 года «Правда и справедливость», II место в конкурсе СМИ «Народный журналист Дагестана» 2017 года. Член Союза журналистов России.

Женат. Старший сын — студент СПбГУ, младший — ученик 5 класса.

Интервью: Александра Багречевская
Фото из личного архива Саида Ниналалова