Десятый чемпион мира по шахматам Борис Спасский 30 января отмечает 80-летие. В интервью легендарный гроссмейстер рассказал о начале шахматной карьеры, таинственных спецприборах на легендарном матче с Бобби Фишером, причине переезда во Францию и увлечении творчеством Федора Шаляпина и Энрико Карузо.
— Можете вспомнить тот момент, когда вы полюбили шахматы?
— Мне кажется, что я начал свою шахматную карьеру летом 1946 года, когда оказался на Крестовском острове в Ленинграде. Это было в парке культуры. Я увидел застекленную веранду, где были шахматные столики с фигурами. И что-то у меня в голове повернулось, да так, что с тех пор из мира шахмат я так и не вышел. Я стал приезжать в тот павильон постоянно.
В первые дни я только наблюдал, как играют другие, не отваживался сам сесть за доску. Но очень полюбил белого ферзя, потому что он так разгуливал по всему полю сражения, что не увлечься было невозможно. Я даже хотел его украсть. Не решился. Думаю, если бы я сделал это, то шахматная богиня Каисса меня бы наказала рано или поздно. Тот белый ферзь очень вкусно пах лаком. Но он остался в целости и сохранности. Хотя был в моих руках.
— Кто был вашим первым тренером?
— Моим первым тренером, даже ангелом-хранителем, был Владимир Григорьевич Зак — старший преподаватель Дворца пионеров в Ленинграде. Он не только показывал мне различные схемы, но и подкармливал меня. Это были голодные послевоенные годы. У него было довольно небольшое жалованье и довольно большая семья: жена, две дочки, домашнее животное — киса Макса. И вот он почувствовал, что на игры я прихожу полуголодным, а после них становлюсь и вовсе голодным как волк. Голодным волком-одиночкой. Подкармливал он меня хорошо — до сих пор помню куриный бульон, который готовила Татьяна Владиславовна, его жена. Это было такое божественное блюдо, что лучше просто некуда.
Владимир Григорьевич Зак
Одна из проблем детских шахмат — это огромная эмоциональная нагрузка. Я приходил домой и буквально валился. И на следующее утро обязательно опаздывал в школу… Я был довольно доброжелательным ребенком, несмотря на то, что мы росли в суровое послевоенное время. У меня не было спортивной ярости, и я никогда даже не мечтал стать чемпионом мира по шахматам. Я просто играл в свое удовольствие. А потом это пришло как-то само. И пришло как-то незаметно. Я вспоминаю Виктора Корчного, который все время рвался к первым местам, стремился всех побеждать. Но поговорка гласит, что бодливой корове бог рог не дает. Как в фильме с Марчелло Мастроянни: «Желание у меня есть, но возможностей никаких».
— Кто из наших шахматистов произвел на вас самое сильное впечатление?
— Гениальный русский шахматист Александр Алехин всегда производил на меня большое впечатление. Я всегда им интересовался. И потом уже, когда подрос и начал участвовать в международных турнирах, я всегда искал игроков старшего поколения, лично знавших Алехина. Всегда их расспрашивал. Мне у Алехина нравилась чистота шахматной мысли. И, конечно, его тактические замыслы — всевозможные комбинации, планы, концепции.
Кроме того, в детской библиотеке я прочел все, что только было об Александре Суворове. Так что и он был моим героем. Я всегда жил со своими войсками: восемь пехотинцев, восемь офицеров, ну и я, как командир.
— Какие из сыгранных партий ваши любимые?
— Я сыграл много интересных партий. И я не могу сказать, что есть какие-то самые любимые. Но есть партии, которые мне нравятся. Например, когда я выиграл в королевском гамбите у Бронштейна на чемпионате Союза в Ленинграде. Или моя победа в королевском гамбите над Фишером, с которым были напряженные, нервные партии. Фишер тогда, кажется, даже заплакал после партии…
Королевский гамбит мне достался от Зака. Он любил «гулять» королем по примеру Стейница. А я как раз наоборот — стремился мобилизовать свою армию и напасть на короля.
— Почему у многих известных гроссмейстеров довольно трагические судьбы?
— Шахматный гений никогда не делал человека счастливым. Это правда. Я не наблюдал никого, кто был бы счастлив от своего шахматного гения. Может быть, только Миша Таль хорошо к этому относился. Легко. А он был настоящий шахматный гений.
Был еще один шахматный баловень. Это (Хосе Рауль) Капабланка — гениальный шахматист. Когда он появился на международном турнире в Петербурге в 1909 году, петроградские барышни ходили специально на него смотреть. Любовались. Не шахматами, а Капабланкой. Интересно, ведь Куба славится своими красивыми женщинами, но не мужчинами. А тут, видите, Господь Бог решил порадовать человечество.
— Вы счастливы?
— Мне звание чемпиона мира никогда никакого счастья не приносило. Материально я немножко улучшил свою жизнь, но в общем-то ничего такого не было. Я инстинктивно никогда не стремился стать чемпионом. И если взглянуть на фотографию, сделанную после того, как я стал чемпионом мира, то там у меня кислая-кислая рожа. Не физиономия, а рожа какая-то.
— Если не шахматистом, то кем бы вы могли стать?
— Когда я был малышом, то мечтал стать шофером. А еще я мог пойти в легкую атлетику — когда хорошо прыгал. Но все-таки я остался на стороне белого ферзя, которого хотел украсть.
— Помимо шахмат, что вам еще приносит удовольствие?
— Литература, музыка, спорт. Я часто думаю о том, что в XIX веке Россия совершила чудо в области литературы, театра, музыки, живописи. Шаляпин остается моим любимым исполнителем. Также люблю слушать Карузо. Это мои первые шахматные вдохновители. Когда я ходил в школу еще, у меня была целая коллекция: Шаляпин, Карузо, русские романсы. И всех своих школьных товарищей я заставлял слушать Шаляпина. Не все соглашались, правда. Потом, когда стал профессионалом, я возил с собой на соревнования кассетки с любимыми исполнителями.
— У вас были какие-нибудь ритуалы?
— Были. Например, когда был матч с Петросяном, я приходил домой после партий, а жил я в хрущевке напротив Бутырской тюрьмы, как их называли тогда — Хрущево-де-Борако, и слушал там Шаляпина и Карузо. Это мне помогало.
— В 2012 году вы вернулись из Франции в Россию. Не жалеете, что сделали такой выбор?
— Переезд из Москвы в Париж дал мне возможность участвовать во всех международных турнирах. Это была единственная причина, по которой я поменял место жительства. Но мне странно, ведь Спорткомитет Союза мог легко решить эту проблему. На мое имя приходили приглашения для участия в международных турнирах, но Спорткомитет решил отомстить мне за проигрыш Фишеру. Я ведь мог выиграть матч легко, но отказался. За это шло наказание…
Сейчас же я нахожусь в состоянии бракоразводной войны со своей бывшей французской женой. Развестись мне посчастливилось в Москве, через районный суд. Мой сын тоже подключился к борьбе за мое имущество. Мои родные распродают мое имущество во Франции. Пытаюсь спасти свой архив. Может быть, Российская шахматная федерация (РШФ) поможет. Там рукописи, мои любимые книги, довольно редкие документы. А вы знаете, что архив Алехина жив? Он в Великобритании.
Свой же архив, если его удастся вернуть, может быть, я отдал бы на хранение в РШФ. Некоторые материалы могли бы быть интересны с точки зрения истории шахмат. Например, перед матчем с Фишером я получил письмо от одного американца русского происхождения. В письме говорилось, что на этого человека охотятся и используют против него ультракороткое излучение. Определенной частоты. Кажется, от 2 до 4 тысяч мегагерц. В этом письме он предупреждал меня, что существуют такие вещи. Такие приборчики действительно выпускаются. И, например, Корчной знал об этом приборе, когда мы с ним играли матч в Белграде.
— То есть вам кажется, что в матче с Фишером против вас использовались какие-то спецприборы?
— Мне кажется, что там что-то было. Что-то таинственное. Приведу такой пример: когда я посетил Исландию лет десять назад, то встретился с одним из организаторов того матча, и он мне сказал, что предположения о том, что мне мешали, — не такие и глупые. Во время матча я чувствовал, что мне кто-то или что-то сильно мешает. И я ничего не мог сделать против этого.
И знаете… Сейчас, по прошествии лет, я жалею, что отказался выигрывать матч у Фишера. Когда он не пришел на игру. Надо было принимать сдачу (после двух партий счет был в пользу советского шахматиста — 2:0, в итоге американец выиграл — 12,5:8,5. — Прим. ТАСС).
— Вы перенесли два инсульта, но хорошо выглядите. Как вам это удалось?
— Только благодаря Валентине Алексеевне (Кузнецовой, агенту гроссмейстера. — Прим. ТАСС). Она меня кормит, поит, отстирывает. Спасибо ей. Она мой ангел-хранитель.
— Бывало ли, что ваши соперники со временем становились вашими друзьями?
— Были такие. Здравко Милев из Болгарии. И в последние годы я был очень дружен с Бобби Фишером. Я его спросил как-то, какой первый ход сильнее: d4 или e4. Он ответил, что d4, потому что пешка защищена ферзем, а на e4 — беспризорная. Мне было очень интересно это услышать от Бобби. А 17 января он умер, отказавшись от операции: думал, что его обязательно зарежут на столе. У него была сильная мания преследования. Когда я делал операцию в Исландии по удалению аппендикса, он мне звонил и постоянно отговаривал.
— А вам как кажется, какой первый ход сильнее?
— Мне кажется, что примерно одинаковые. Без разницы особо.
— Что скажете о последнем матче за шахматную корону — между Магнусом Карлсеном и Сергеем Карякиным?
— Этот матч ничего не решал для шахматного мира: каким он был до него, таким и остался после. А им обоим еще надо расти. И Карлсену есть куда расти. А Сергей еще свое получит.
Беседовал Андрей Карташов
http://tass.ru/opinions/interviews/3980926
Новости по теме