Автор Рита Ройтман. Почему соль в Дагестане добывают женщины
Цоб — в прошлом верховный бог языческого пантеона у народностей аваро-андо-дидойской и нахской языковых групп. После принятия ислама андийцами теоним Цоб трансформировался в понятие «Божья милость», что отображено в местном фольклоре.
Солнце печет. Женщины в темных одеждах обходят поля черного песка, рассыпанного по берегу реки. Илистый песок «замешан» на воде из соленого источника. Он несколько дней пролежал на солнце, песок комковатый, маленькие крупицы соли блестят на свету. Женщины собирают его и несут к большому выщербленному деревянному коробу. Когда весь песок будет собран, его зальют водой из того же источника, она растворит соль и выйдет наружу. Соленый концентрат мутный, ему дают отстояться. Бережно, чтобы осадок не поднимался, воду сливают в небольшие ведра, несут в сторону ветхого навеса. В углу стоит каменный мангал, который они называют котлом. На каменных плитах лежит огромный противень, вмещающий пять ведер концентрата. Под ним разводят огонь и вываривают соль. Через три-четыре часа соль практически готова. Ее складывают в большие плетеные корзины и дают стечь остаткам воды, а после досушивают под открытым небом.
Сегодня работают четыре женщины, обычно их здесь пять — Хадижат приболела, говорит Рукият. Она «замешивает» песок без перчаток, поблескивают золотые кольца. В горах не принято снимать кольца, даже если ты занимаешься черной работой, — золото не берегут. Не принято в горах беречь и себя: неженок здесь высмеивали. Рукият надвигает на лоб платок — солнце слепит глаза.
«Сын приходит иногда, когда тяжелое надо делать: дрова приносит, рубит их здесь, соль в село уносит. У него своя работа, семья. — Рукият кивает в сторону и говорит, понизив голос, — Хадижатке муж хорошо помогает, он каждый день с ней».
Появляется молодая женщина, здоровается со всеми, вскидывает на плечо полмешка соли и уходит в село. Девушка шагает бодро. До села два километра по узкой тропинке под солнцем.
Женщины собираются у источника и наперебой, мешая родные андийские слова с русскими, начинают рассказывать о себе и работе.
«Работаю пять месяцев: с мая по сентябрь, а все остальное время отдыхаю, — говорит Батули. — Даже коровы нет, огород есть, и все. Летом хорошо работа идет, но очень жарко, тяжело, когда соль варится. В мае и сентябре легче. Если дождь и роса сильная — все портится.
Я училась на отлично, но как только школу окончила, сразу замуж отдали, — вспоминает она. — А я учиться хотела. Отец не пустил. Пошла за тракториста замуж, 20 лет замужем была, сейчас одна. Я тогда и не думала, что на соль выйду. Мне жалко очень, что это дело забросили, но я бы не хотела, чтоб моя дочка сюда пришла, да и она сама никогда не придет. Кушать нечего будет — не придет. Молодежь сюда не хочет! Даже неинтересно им, вспоминать не хотят».
Звучит азан из динамика на телефоне. Женщины направляются к навесу, одни расстилают коврики, становятся на намаз, другие скрываются за перегородкой и делают омовение. Заваривают чай рядом с кипящим противнем — у них перерыв. Рассаживаются под навесом, кто на табуретке, кто на маленьких подушках, а кто-то прямо на полу. Разливают чай, пчелы подлетают и кружатся над головой.
«Не бойся, не маши, тогда не укусят», — говорит Батули.
Делаю глоток — пахнет илом. В селе нет родников, воду пьют прямо из речки. Несколько лет назад в село подвели газ, стали качать воду насосами в резервуары, там она отстаивается. А до того все женщины ходили на реку с кувшинами, таскали воду на спине. Воды в хозяйстве нужно много, ходить за ней — строго женская обязанность.
Направляемся в село по той же узкой тропе вдоль оврагов. По дороге муж Хадижат Гаджимурад Газимагомедов рассказывает о селе и промысле предков: «Мы жили в достатке, мы не голодали никогда — соль нас выручала. Если ты встретишь кванхидатлинца — он гордый. Почему? Он не голодал, — рассказывает Гаджимурад. — Спрос был такой, что не успевали варить. Покупатели оставались в селе по нескольку дней, дожидаясь своей очереди.
Прежде котлы стояли в каждом доме. Бурдюки с солевым концентратом на ослах и мулах привозили домой. Варили чаще по ночам, а днем мужчины ходили в лес за дровами, женщины работали «на земле». После революции соль обесценилась, в магазинах она стоила копейки. Но тот, кто разбирался, не брал дешевую соль — покупал нашу, она легкая».
«Если попробовать на язык, то у нашей соли есть кислинка, у государственной — горечь».
Тогда кванхидатлинцы отправились продавать соль. Снаряжали обозы: впереди ехал всадник, за его лошадью несколько навьюченных мулов. Ехали в Грозный, Владикавказ, добирались до Грузии, Азербайджана.
«Раньше мулл стоил, как сегодня джип. Если мул умрет в дороге, соболезновать все село приходило», — рассказывает Гаджимурад.
Когда основали колхоз Мичурина, люди втягивались с неохотой: им было привычнее добывать соль, нежели вести хозяйство, да и прибыли никакой. В 1935 году открыли соледобывающую артель имени Байдукова. Люди вернулись к привычной, хотя и тяжелой работе, но ненадолго: «Артель проработала два года и закрылась, потому что весь лес вырубили. Был план — тонна соли в месяц. Чтоб его выполнить, нужно было много дров. А план попробуй не выполни!»
После депортации чеченцев в 1944-м аул переселили в соседнюю Чечню, Гаджимураду тогда было два года. «Соль жалко было бросать — испортится. Люди все же надеялись вернуться в свои дома, поручали ее кунакам из соседнего села Инхело» (на Кавказе куначество — форма искусственного родства и побратимства).
Когда им позволили вернуться в конце 1950-х, часть жителей не вернулись в село, обосновавшись на низменности. В 1970 году через Кванхидатли проложили автодорогу, до того здесь ходила только арба.
«Молодежь все побросала, — вспоминает Гаджимурад. — Какая там соль? Ослов, мулов — все продавали, машины покупали, мотоциклы покупали, короче, перестроились. Сейчас семейные наделы у соляных источников совсем пустуют, никто не хочет заниматься тяжелой работой. Мои дети не хотят, и другие точно так же не хотят. Они в Астрахани, в Ставрополе, в Калмыкии берут землю в аренду, выращивают хороший урожай — зарабатывают в два раза больше. Зачем им эта соль?»
Батули рассказывает, что в этом сезоне они работали вместе с тетей и собрали больше 20 мешков. Будут делить поровну. За один мешок соли можно выручить 9–10 тысяч рублей.
«Замешивать песок на соленой воде, собирать его, складывать в ящики и поливать водой из источника — женская работа, — продолжает Гаджимурад. — Рубить лес, переправлять в село, готовить дрова, доставлять к источникам — мужская. Есть женская работа, которую в горах мужчина не делает: готовить, стирать, убирать дома — лучше без этого обойтись. Доить корову, полоть, за водой ходить — не мужское дело. Но помогать женщинам на промысле — в порядке вещей. Когда моя мать не поспевала, мой отец не спал ночами и варил соль, чтобы ей помочь. Но чтобы среди женщин мужчина в одиночку соль добывал — никогда такого не было. Засмеют. Там, на равнине, в городе — не знаю, но в горах еще так.
Прежде чем идти сватать, всегда смотрели: девушка хозяйственная или нет, какой у нее род, как они между собой живут. У нас и сегодня так делают. Когда я Хадижат выбрал, моя мама сказала, что ее мать самую большую вязанку сена носила, и дочка такая же будет, — правильно выбрал невесту. У меня с женой очень хорошие отношения, деньги всегда были у нее — так бывает не у всех.
В прежние времена женщина не могла быть самостоятельной. Женщина выходила замуж, потому что ей было трудно жить одной. Муж зарабатывал, тяжелую работу брал на себя в доме и на добыче. Куда от мужа уйдешь? Домой, к родителям. А родители выгонят: какой бы плохой ни был муж, иди живи с ним. Даже если разведется, дальше родительского дома дороги не было. При Союзе уже было такое, чтоб женщины зарабатывали и сами справлялись. Сейчас женщина не нуждается [в муже], если она и грамотная, и работящая.
Я сыну сказал: ученую не бери, она на голову сядет тебе, возьми дочь пастуха-работяги, она будет слушаться тебя. Если она будет грамотная, она все знает, все умеет и в один день тебя просто выбросит. Ты извини, но сейчас женщины не уважают мужчин. Все женщины сейчас как мужчины, а мужчины как женщины. Есть такая чабанская палка, которой баранов пасут, — сейчас палки в руках у женщин, у мужчин ничего нет».
Нас ждет самая старшая и опытная добытчица соли Хадижат Шахбанова. Ей 78 лет, сколько себя помнит — добывала соль, другой профессии у нее никогда не было. Так же, как не было у ее матери, бабушки и у других женщин их рода. Пока она жила с родителями, ничего своего у нее тоже не было: ни участка, ни соли, ни денег: «Так положено, у всех так было. А в 25 лет замуж пошла, вот тогда стала работать на себя», — рассказывает Хадижат.
Когда девушка выходит замуж, родители выделяют ей часть из семейного надела у соляных источников. По обычаю, после свадьбы молодых приглашают в родительский дом невесты. Родственница жениха, сопровождающая невесту, громко при всех спрашивает у отца: «Что ты даешь дочке?» И он должен показать сад, солевой участок, корову, баранов — то, что у семьи есть. «Мой участок был размером с этот ковер», — женщина показывает на небольшой ковер под ногами.
Солевой участок, как и другое недвижимое имущество, полученное от родителей, как в браке, так и при разводе остается за женщиной. В прежние времена даже за маленький участок у реки можно было выручить стоимость хорошего плодоносящего сада.
«Старшая дочь приезжала летом помогать. Обещала, что вернется насовсем, говорит, буду работать «на соли» и тебе, мама, помогать, — рассказывает Хадижат. — Мы уже много лет просим, чтоб к солевым источникам проложили дорогу, хотя бы грунтовую, чтобы мог мотороллер проехать».
Дом Гаджимурата и Хадижат — на краю села у самой автотрассы. Как и у многих продавцов соли, на воротах выведено: «Соль 150» — за 700-граммовую банку. Но деньги собираются не банками — в сезон засолки мяса в село приезжают оптовики, тогда можно получить на руки крупную сумму.
Гаджимурад рассказывает, что московский предприниматель заинтересовался их солью, сейчас они договариваются о продаже соли «в красивой упаковке» в Москве через сеть фермерских магазинов. Надеется, что скоро запустят пробную партию под маркой «Кванхидатлинская»: «Людей нужно заинтересовать. Если будет спрос и увидят, что можно хорошие деньги получить, то сельчане вернутся «на соль»».
Традиционное разделение труда у андийцев
Традиционное разделение труда у андийцев, одного из этносов Дагестана, проживающего в этом месте, сохранилось и в наше время. Тяжелым и опасным трудом занимаются мужчины, а менее трудоемким — женщины. Земледельческие работы, за исключением пахоты и молотьбы, — женская работа. Они заняты промыслами, молочным хозяйством и домашней работой: кухня, уборка, шитье. Детьми занимаются тоже женщины. Мужская работа — доставка лесоматериалов, пахота и обмолот урожая, содержание скота и уход за ним на альпийских пастбищах, перегон овец на зимние пастбища, сенокос и перевозка сена. Разделение было вызвано военно-патриархальным бытом: мужчина являлся прежде всего воином, поэтому он избегал ограничивающих обзор позиций: он всегда был готов к нападению и обороне.
Разграничения в ремеслах
В традиционных ремеслах Дагестана, как правило, четко разграничена женская часть работы и мужская. В ауле гончаров Балхар мужчина не прикасается к глине. Считается зазорным, если мужчину застанут за ковроткацким станком. Ювелиры допускали женщин лишь для чернения изделия. В некоторых ремеслах разграничения не столь строги: в Унцукуле женщина, как и мужчина, расписывает деревянные изделия серебряной насечкой, но она не работает за столярным станком.
Традиционное гендерное разделение труда в современном Дагестане
В горах разделение труда в быту все еще соблюдается строго, а в городах границы разделения частично стерлись. Мужчина занимается женскими делами, если живет одиноко, его жена болеет или отсутствует дома, или при других обстоятельствах.
В 1990-е годы в сфере занятости произошли кардинальные изменения из-за мужской безработицы, был пересмотрен в том числе и взгляд на гендерное разделение труда. Границы между мужскими и женскими профессиями постепенно стали стираться. Сегодня женщины открывают свой бизнес, возглавляют фермерские хозяйства, управляют автомобилями, ездят на сезонные работы. Мир мужчин более консервативен: если женщины ринулись в «мужские» профессии повсеместно, то мужчины осваивают «женские» занятия преимущественно в городах.
Сотрудник Института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН Руслан Сефербеков.
https://zapovednik.space/